Оружейник. Винтовки для Петра Первого - Страница 86

Крепость не так уж крепка. Строили ее турки то ли против своих татарских вассалов, то ли против казаков – те и другие артиллерии, кроме малых фальконетов, сроду не имели. Дома, сады и дувалы подходят вплотную к стенам, они хорошо нам послужат. Посад у крепости – худшее зло для обороны, должно быть открытое пространство. Помню, когда ожидали Карла Двенадцатого быть к Москве, всерьез обсуждалось устройство бастионной линии вокруг Кремля и слом Покровского собора. Куртины гезлевской крепости слишком тонкие, полторы сажени: даже не имея осадных пушек, я мог бы сделать брешь за один день. Но сейчас и день много. Завтра число неприятелей удесятерится.

Вот эти ворота с прямоугольной надвратной башней достаточно уязвимы: главный удар будет здесь. Ауксилиарный – там, где верх стены обрушился. И чисто демонстрационная атака – у других ворот. Отдаю необходимые распоряжения. Стараюсь выглядеть хладнокровным. Для порядка посылаю парламентера с предложением сдаться, которое, впрочем, отклонено.

Здесь правильная осада была бы излишеством. Но получить жестокий отпор вполне возможно: турки умеют оборонять укрепления с завидным упорством. А мне непременно надо побеждать. Малейшая неудача будет использована, чтобы уронить меня в глазах государя. Слишком много нажито врагов. И солдатское доверие еще непрочно (если не считать Тульский полк). Казаки и вовсе присматриваются, на кого я больше похож: на Сирко или на Чалого? Они пойдут не за всяким.

Через амбразуры, пробитые в дувалах, мои гаубицы открывают огонь. Дистанция – чуть дальше пистолетного выстрела. Через час вражеские орудия сбиты, парапет все больше напоминает обгрызенный неведомым великаном сухарь. Егеря не дают туркам головы поднять на стенах. Под сим огневым прикрытием артиллерийский прапорщик Гурий Запрягаев со своими людьми подкатил к крепким железным воротам четыре бочонка пороха. Теперь засыпка, главный залог успешного минирования. Цепочка солдат, целая рота, крадется вдоль забора, на спинах рогожные мешки с землей. Укладывают вокруг заряда. И еще раз, по второму кругу.

Фитиль зажжен! Все прячутся по норам, в готовности выскочить и атаковать. Взрыв! Сквозь оседающую пыль видно: ворота вынесло, башня пошла трещинами. В любой момент может рухнуть, камни из нее уже сыплются. Стреляя на ходу и бросая гранаты, егеря врываются внутрь, следом – казаки. В стороне тоже шум боя: там атакуют через стену, с лестницами.

Врагов хватает не надолго. Похоже, лучшие их воины погибли на берегу. Те, что остались в крепости, показывают спину – и начинается резня. Главное правило пехоты: хочешь жить – стой насмерть. В бегстве шансы погибнуть удесятеряются. Все же многие турки и здешние жители успевают унести ноги через северные ворота: их слишком много, а у нас не хватает сил обложить крепость по всему периметру.

Город почти пуст. Кто сразу не убежал – скрылся через подземные кяризы. В такой ситуации сам государь навряд ли смог бы удержать солдат от грабежа. Да и незачем. Только казаки все равно опережают: в этом деле им просто нет равных. Они первыми берут таможню и турецкий базар с запасами товаров. Хорошо, что страна магометанская и вина совсем немного.

За два часа до заката охрипшим от ругани офицерам удается собрать войска. Прежде наступления ночи непременно надо быть в море. Иначе без больших потерь не уйти. Когда я распоряжаюсь амбаркацией, появляются Петро и два его сотника.

– Вот, Олександр Иваныч… От чистого сердца, теперь мы с тобой куда хошь готовы…

Небольшой, но увесистый мешок в его руках соблазнительно позвякивает. Но я не спешу взять.

– Петро Григорьич, тебя кто учил хабар дуванить? Не Семен Филиппович точно: Палий бы постыдился такого.

– Та що такэ?

– Мы как с тобой решали перед походом? Зипуны всякие, оружие – ваши, без спору. А гро́ши складываете в общий котел с солдатами и делите наравне. Помолчи, сотник, не с тобой розмовляю. Подарком купить меня хотели? Меня купить денег не хватит, хоть весь Царьград ограбь.

Походный атаман опускает голову. По совести, возразить нечего – но идти против своих казаков не менее тяжко. Я не даю времени для ответа:

– И второе. Был уговор христиан не обижать? Тогда какого черта твои молодцы армянских девок валяют?

– Господин бригадир, та много ли тех девок… Разве случайно какие под горячую руку попали…

– Сказал бы я, подо что они вам попали… Этак мы для христианских жителей хуже татар станем. Освободители, на хрен: отцов освободили от денег, дочек – от невинности. Ладно, баб можете оставить, им все равно обратного пути нет. А деньги надо переделить – или валите прямо сейчас на все тридцать два румба.

Загорелые лица сереют и вытягиваются. Угроза нешуточная. Смерть, только чужими руками. Большую, хорошо вооруженную флотилию битые на воде очаковские турки атаковать не смеют, а дюжина чаек – их верная добыча. Судьба Чалого и его ватаги у всех на уме. Возвращаться-то надо!

– Не… Ну як же… Погубить нас хочешь, Олександро Иваныч…

– Вы сами погубить себя захотели, когда отдельно гроши раздуванили. Знаете ведь, что за своих людей до последней крайности стоять буду. Ежели по-честному, пожалуйте к моему полковому казначею. Не желаете – прогоню раз и навсегда. Было такое, чтоб я не исполнил своего слова?!

Неостывший кураж после боя – как крылья за спиной. Сегодня мне можно почти всё: умение побеждать дает воинскому начальнику необыкновенную духовную силу. Деньги нужны (давно мечтаю обзавестись вторым комплектом котлов и заставить солдат пить кипяченую воду), но это не главное. Надо пресечь своеволие и показать, кто здесь хозяин. А еще установить равенство в добыче и не дать развиться взаимной вражде. Ну а если кто-то думает, что только он имеет право на хабар, а «москаль» пусть воюет за голое жалованье, без такого человека я обойдусь. Полчаса ожесточенного гвалта в стане казаков – и целая депутация тащит медный казан, наполненный монетами. Акче – турецкие копейки – делят не по счету, а на вес, посему развесить казачью и солдатскую доли недолго. В награду за покорность разрешаю завтра погулять по татарским аулам на берегу, в стороне Инкермана.