Оружейник. Винтовки для Петра Первого - Страница 91

По идее, военные поселенцы должны были сами обеспечивать себя провиантом: изобилие плодороднейшей земли сему способствовало. Слободу на берегу Самары, близ крепости, для них построили. Но запасы до первой жатвы, семена, инвентарь, рабочий скот – всё это надо было раздобыть, при том что казна не давала ни гроша, а ремесленные начинания находились в младенческом состоянии, когда вложений требуют больше, чем приносят прибыли.

Осенняя вспашка под озимые стала критическим испытанием земледельческих сил наших. Помилуй Бог, какие споры кипели по поводу пахотных орудий! Всякий мужик в России считает себя профессором хлеборобского искусства, даже если одет в мундир вместо армяка. Будучи полным невеждой, я ничего не мог присоветовать, а опыт людей из разных концов страны сильно различался. Солдаты из северных уездов норовили изладить привычную соху, ругаясь, что подходящего дерева на этой лысине днем с огнем не сыщешь. Пензенцы плевались, глядя на их работу, и с гордостью вывозили в поле тяжелый сабан, от которого тоже мало проку: сей татарский плуг требует шесть или восемь волов, а с тяглом у переселенцев совсем беда.

Поглядев на эти мытарства и послушав пахарей, я понял только одно: ежели ничего не предпринять, ландмилиция моя вымрет с голоду на будущий год и начинание кончится крахом. Договорившись, чтобы переселенцам продали в долг, под оплату хлебом, выбракованных из артиллерии лошадей, отправился в мастерские и поставил заскучавшим от однообразия оружейникам задачу:

– Нужен удобный легкий плуг, под одну пару волов. Или – пару лошадей, еще лучше. Чтобы при этом брал глубоко и пласт оборачивал – всё для здешней земли. Кто лучше всех сделает, тридцать рублей не пожалею. Только не сейчас, а после государева жалованья. Железо на это можете даром брать.

Надо ли говорить, что все загорелись работой, и не только ради приза: мастера в душе оставались такими же крестьянами, как и все прочие мужики. Тут вмешалась в дело сословная гордость земледельцев. Пробы и переделки представленных образцов затянулись на всю осень. К нынешней кампании не успели, но результат получился хорош. Не помню, кто додумался пустить бесплатное железо не только на лемех, но и на отвал, вместо дерева, – земля перестала прилипать, и плуг пошел как по маслу. Тридцать рублей пришлось разделить между тремя мастеровыми, каждый из которых мог частично претендовать на авторство конструкции. Впрочем, получение денег было для инвенторов лишь вопросом престижа, ибо все до копейки ушло на грандиозную пьянку с угощением и побежденных соперников, и людей вовсе непричастных.

За зиму наклепали сотни таких плужков – чтобы все желающие брали, с отдачей зерном через год. Не понравится – можно вернуть, заплатив только за аренду. В последующие десятилетия они, с небольшими усовершенствованиями, распространились на юге России под названием ландмилицких. Кстати, очень похожий плуг, именуемый в Англии роттердамским, был изобретен в то же самое время или немного позже – жаль, я не догадался взять патент на железный отвал.

Все эти занятия, прибавляясь к обычным офицерским обязанностям, не позволяли мне скучать в перерывах бесед с ревизорами. А как только дорогие гости уехали, нагрянула инспекция иного рода: двадцать тысяч татар, под командой калги Саадет Гирея, перейдя Днепр по тонкому льду между Кременчугом и Переволочной, принялись разорять крайние хутора Полтавщины.

Учиненная крымцами проверка готовности не застала наши войска врасплох. План размещения по селам припасли заранее. Жители, обычно воспринимающие постой с враждебностью, как посягательство на свои вольности, были радушны и приветливы (я разрешил полковникам в недоброжелательных селениях солдат не ставить). Баталий никто не ожидал: татары обычно уклонялись от столкновений с регулярными войсками, а те не имели возможности за ними угнаться, пока разбойники не обременят себя скотом или ясырем. Однако на этот раз произошел серьезный и весьма знаменательный бой (к сожалению, без моего участия).

Полк Ивана Баташева (один из громивших летом Гезлев) на марше в открытом поле оказался окружен всею неприятельской ордой и принужден отбиваться с утра до позднего вечера – прежде чем дошел до укрепленного городка, где можно было дать людям отдых. О пережитом страхе говорили без стеснения. Офицеры и солдаты вскладчину поставили пудовую свечу в гарнизонном храме Рождества Богородицы за свое чудесное спасение. Но я сделал иные выводы.

Подтвердилось прутское наблюдение, что иррегулярная восточная конница, сколько бы ее ни было, бессильна против дисциплинированной пехоты. Новоманерное оружие, даже в небольшом количестве, придало дополнительную устойчивость обороне. Две роты егерей, образуя одну из четырех шеренг, не могли вести длительный непрерывный огонь, как Тульский полк, но прекрасно дополняли фузилеров: общими усилиями они отражали любую атаку. Пятнадцатикратно превосходящий неприятель, соблазнившийся численным перевесом, ничего не сумел поделать с неприступным каре, разве что замедлил его движение. Конечно, если бы нападения продолжались, истощение боевых припасов и утомление угрожали гибелью – но два или три полка, снабженные всем необходимым, чувствовали бы себя гораздо увереннее. А бригада четырехполкового состава, при условии что ей не придется заботиться о коммуникациях, пройдет по татарским степям, как пуля через печень – навылет.

Крымцы сделали обычные пакости: поймали оплошных людей, угнали скот, выжгли оставленные жителями поселения – и ушли восвояси. Можно было отправляться в зимний отпуск, на что позволение давно имелось. Не спеша, с уроками турецкого языка в дороге от специально взятого в кибитку пленного эфенди, с долгими остановками в Туле и Москве добирался я до балтийских берегов, но все же приехал в Петербург раньше государя. Его задержали голштинские дела. Противоборство со шведами в Германии и Финляндии стояло на первом месте, туда шли деньги, рекруты, лучшие генералы – мы на юге довольствовались остатками. После неудачного похода Петр держался относительно турок оборонительной стратегии и, похоже, тешил себя надеждой, что бесплодная минувшая кампания заставит султана задуматься о мире. Некие намеки на смягчение жестоковыйных неприятелей действительно были: русского посла Петра Андреевича Толстого в очередной раз выпустили из тюрьмы и даже позволили ехать к царю для консультаций. Его ожидали со дня на день.